# 62. (Не) такие как все: какова природа подчинения группе, стадности и конформизма?
Всего шесть лет прошло после окончания Второй мировой войны. Мир понемногу оправляется от пережитого потрясения, а в университетах с невиданным доселе рвением и по очевидным причинам ведутся исследования человеческого поведения. Однажды вам, студенту колледжа, предлагают поучаствовать «в простом эксперименте на зрительное восприятие»; по крайней мере, так его презентует профессор. Было бы грехом в столь непростое время не внести в великое дело науки свою скромную лепту – и вы без всяких раздумий соглашаетесь. В назначенное время вы заходите в аудиторию, где уже собрались сам профессор и семеро других участников. Перед каждым на стол кладут две карточки: на первой, в самом её центре, нарисована большая полоска; на второй – три полоски разной длины: A, B и C. Задача перед испытуемыми стоит и правда незатейливая. Нужно всего лишь сказать, какая из трёх полосок со второй карточки равна по длине полоске с первой. Профессор начинает опрашивать всех по очереди: сперва одного, потом второго, затем третьего – и лишь в последнюю очередь вас. Ответ, мягко говоря, очевиден, так что все называют полоску B. Старые карточки забираются, и выдается новая порция, лишь слегка отличная от первоначальной. Вновь воцаряется полное единодушие, что правильный ответ – полоска C. Следующая серия карточек ложится на стол заместо предыдущих, а вас начинает беспокоить вопрос, какой смысл давать людям задание для двухлетнего ребёнка.
Здесь ход мыслей резко обрывается, поскольку происходит нечто странное: один за другим участники дают явно неверный ответ. Наступает ваша очередь, и вы, чувствуя, что истина дороже, с неизъяснимой тревогой на душе называете другую букву – не ту, что все остальные. Стартует четвёртый раунд, в котором непонятная ситуация повторяется: все семь участников дружно называют ошибочный вариант. Вы вновь оказываетесь перед дилеммой, и с удвоенным скрипом на сердце встаёте на защиту фактов. Но вот карточки продолжают меняться, вы начинаете нервничать и решаете давать такой же ответ, что и прочие участники. В конце концов, может, с вашей головой сегодня что-то не так.
Эксперимент заканчивается на 15 раунде, после чего профессор Соломон Аш с глазу на глаз рассказывает вам, что остальные семеро испытуемых были подставными лицами. Они допускали ошибку по предварительному уговору, но вот зачем же вы последовали их примеру? Немного смущаясь, вы отвечаете, что подумали, будто стали неверно измерять длину полосок или не поняли суть задания, а другие всё делали как нужно. Ничего, успокаивает он вас, 75% участников повторяют чужую ошибку хотя бы один раз, 24% делают это в большинстве случаев, а 5% – во всех без исключения. Более того, продолжает он, многие настаивают, что заведомо неверный выбор большинства был всё-таки правильным, даже когда им всё объяснили впоследствии.
Эксперименты Соломона Аша с десятками повторений и вариаций стали самым известным явлением во всей социальной психологии. Они были одной из первых научных демонстраций той силы, с которой на нас влияет большинство, даже если речь идёт о впервые встреченных незнакомцах. Повсюду нас окружают примеры использования заложенной в нас как природой, так и социумом склонности подчиняться решениям анонимной массы. Рекламные тексты пестрят такими эпитетами, как «хит продаж», «самый популярный», «бестселлер», «выбор миллионов покупателей». Продавцов учат рассказывать истории счастливых обладателей товара или услуги и помещать эти отзывы в сами рекламные тексты. И правда, «выбор миллионов» – это сильный довод для многих из нас, заставляющий стыдливо отступить на второй план описание иных характеристик товара.
Со времён римского театра выступающие, а в особенности шарлатаны, подсаживают в аудиторию людей, которые им рукоплещут и изображают восторг. Так они заражают остальную публику, рассылают во все стороны сигналы одобрения, искажая их восприятие в сторону повышенной симпатии. Наконец, каждому знаком феномен закадрового смеха, который во всех экспериментах заставляет воспринимать информацию как более смешную. Немало людей называли смех, наложенный на аудиодорожки в комедиях и юмористических шоу, безвкусным и отвратительным. Однако цифры неумолимы – он прекрасно работает, особенно для низкокачественного и среднего материала. Мы слышим, как другие смеются и веселятся, и наша душа охотно поддаётся эмоциональному заражению.
Когда мы отдаёмся потоку и плывем по течению, оно может не только склонить нас к специфическим идеям, покупкам или ракурсу восприятия, но и вынести на очень мрачные берега. Не зря эксперименты Соломона Аша, Стенли Милгрэма, Филипа Зимбардо и прочих корифеев социальной психологии отталкивались именно от загадки нацизма. В своей знаковой книге «Банальность зла» Ханна Арендт показала, что величайшие преступления человечества чаще всего совершаются не байроническими исчадиями ада и люциферами с чёрными сердцами. Нет, их совершают обычные, а некогда даже высокоморальные люди, которые просто шажочек за шажочком подчинились общим веяниям с одной стороны и авторитету некоторых фигур – с другой.
Главнейшее лицо, ответственное за массовое уничтожение евреев, Адольф Эйхман, если его переодеть, наверняка показался бы вам очень славным, пусть и посредственным парнем. Он был хорошим другом, семейным человеком и душой компании. За всю жизнь он лично не убил ни одного человека. Вообще не любил насилия и производил впечатление спокойного, очень «положительного» индивида. Правда, Эйхман был довольно глуп и легко поддавался влияниям, в чём и состоит центральный тезис книги Арендт. Там не было ни злого гения, ни одержимого жаждой крови маньяка, которого нам рисует живое воображение – скорее то был ограниченный массовый человек, чиновник, делающий порученную ему работу. Если бы ему поручили спасать, а не казнить, он делал бы это с не меньшим рвением.
То же произошло с миллионами других людей, например, с немецкими полицейскими 20-ых годов прошлого века. Для всей Европы они были образцами чести, нравственности и безукоризненного выполнения долга, но не так уж много понадобилось, чтобы эти мужчины старой закалки превратились в нечто совсем гадкое и начали отстреливать и закапывать беременных женщин. Парадоксально, но их постепенное согласие делать всё более аморальные вещи диктовалось соображениями «высокой морали и совести». Они просто не могли позволить себе просить увольнения, оставляя всю эту грязную и мерзкую работу сослуживцам, и брали грех на душу ради Отечества и товарищеской солидарности, как некую высшую жертву. Одним словом, зло банально, причем банально до тошноты и скуки. Основная масса так называемых чудовищ от чиновников до непосредственных исполнителей была не изрытыми червями пороков демонами, а обычными бесхребетными и глуповатыми homo sapiens, которые медленно, но неуклонно подчинились ложным авторитетам, анонимному большинству и историческому потоку. В чем же источник этой роковой силы, которая заставляет человека смеяться, совершать покупки, но также толкает на самые зверские злодеяния?
Эволюционные причины и механизм подчинения группе
Окружающий мир столь велик, изменчив и сложен, что природа не способна заблаговременно вместить в нас адекватные ему поведенческие и информационные шаблоны. Попыток это сделать, тем не менее, она не оставляет, и многие организмы от рыб и ракообразных до насекомых и даже млекопитающих рождаются, заранее зная и умея почти всё, что им понадобится в будущем. Их нервные системы просто не обладают достаточными вычислительными мощностями для развитого обучения, а продолжительность жизни для этого слишком коротка, потому они вынуждены полагаться на эволюционное наследство. Изъяном подобной стратегии является очень бедный арсенал возможностей и неэффективная адаптация к переменам окружающей среды и новым экологическим нишам у отдельных особей. Самые развитые виды живых существ живут значительно дольше и процессоры имеют большие и быстрые, а потому, напротив, делают ставку как раз на индивидуальное обучение, снижая долю и строгость инстинктивных программ. Человекообразные обезьяны и мы, homo sapiens, рождаемся с довольно скромным набором предустановленных в нас ценностей, знаний и навыков. Даже те, что есть, обладают высокой пластичностью и нуждаются в прижизненном формировании и наполнении.
Откуда же появившемуся на свет смышлёному существу черпать отсутствующие сведения о мире и том, как в нём себя вести? Каждый раз всему учиться самостоятельно и изобретать заново чрезвычайно опасно – да и просто не получится. Мы вынуждены положиться на опыт тех, кто вокруг нас, копировать их поступки, идеи и привычки. Они просуществовали куда дольше чем мы, и нашли хоть какие-то решения для проблем, стоящих и перед нами. Готовность к подражанию групповому поведению, готовность плыть по течению миллионы лет являлась преимуществом в отборе. Тот, кто отказывался подражать, кто ел красивые, но ядовитые ягоды, которых избегали остальные, не убегал, когда убегали прочие, не шёл за едой туда, куда шли другие, играл у обрывов и змеиных нор, просто умирал, как и его свободолюбивые гены. Когда мы выбираем, как себя вести, главный источник принимаемых нами решений – это поведение других людей, как тех, что жили до нас, так и тех, кто вокруг нас сейчас. Этот механизм позволяет перенимать важный социальный опыт, обходить стороной невидимые нам волчьи ямы и не тратить время на решение проблем, к которым уже нашли подход другие. Подражание и подчинение представляют собой столь мощные инстинкты ещё и потому, что без них невозможно развитие и безопасность потомства. Как и всё полезное, впрочем, инстинктивное подражание способно давать сбой. Слепому копированию нередко подвергаются регрессивные формы поведения, бесполезные или откровенно губительные привычки и жизненные выборы.
Одновременно с общей информацией о мире усвоению подлежат нормы и статусная структура группы. Это даёт возможность как избежать в ней проблем и наказаний, так и получить шанс подняться повыше. Мы понимаем, что правильно и допустимо, смотря по тому, что считают правильным и допустимым остальные. Как вести себя за ужином? Как здороваться и прощаться, что можно говорить, а что нельзя, как прилично сидеть, стоять? Отказ или неумение вписаться в социальные нормы представляет угрозу для тех, кто в этом социуме существует. Большую часть истории человечества даже малая оплошность здесь могла легко привести к немедленной смерти. Не так посмотрел на египетского фараона или, наоборот, посмел посмотреть на китайского императора выше уровня стоп? Казнь на месте! А ведь помимо траектории бросаемых взглядов всегда имелись сотни других мизансцен и нюансов, так что если не проявлять осторожность, быть беде.
Многие нормы обладают высокой содержательной подвижностью, и достаточно правильно сконструировать сигнал, чтобы люди начали вести себя в новой манере. Социальные психологи прошлого века любили проводить эксперименты вроде следующего. На одной из центральных улиц города они усаживались на коврики пить чай, стелили рядом несколько пустых, а между тем нанятая девушка разливала его по чашечкам и подавала разнообразные десерты. Казалось бы, сцена весьма нелепая, да и места специально выбирались такие, где подобные смелые мероприятия совсем не были заурядным зрелищем. Довольно скоро, однако, коврики занимались прохожими, которые подходили, плюхались на пятую точку на тротуар и также выражали желание испить чая. Эксперименты приходилось в течение часа или двух сворачивать, потому что масштабы выходили из-под контроля и начинали затруднять движение.
Другая причина склонности к подражанию группе состоит в полезности для координации действий и потому выживания общности. Один ребёнок заплакал – все заплакали, одна собака испугалась – все испугались, один волк заметил жертву и бросился вперёд – все бросились вперёд, даже ничего ещё не видев. Это позволяет быстро передавать информацию и эффективно объединять усилия. Допустим, приближается угроза, кто-то её замечает и демонстрирует страх; в этой ситуации лучше бы и остальным вовремя испугаться и занервничать, пускай сами они ничего и не видели. Напротив, если кто-то в восторге устремляется вперёд, наверняка, там есть, чем поживиться. Это далеко не безошибочная система, но её точность сотни миллионов лет была достаточной, чтобы плюсы перевешивали минусы.
Мы врождённо очень восприимчивы к некритическому эмоциональному и поведенческому заражению, в чём всякий может убедиться в самых бытовых ситуациях. Если рядом с нами находится человек, который весь так и излучает негативную энергию – раздражение, разочарование, агрессию или панику, – то не заразиться ими практически невозможно. Аналогично, веселье, смех, радость, беззаботность тоже неплохо передаются тем, кто вокруг, хотя и слабее.
С нейробиологической точки зрения, за имитацию и заражение ответственны зеркальные нейроны, обнаруженные в 1992 г. итальянским нейробиологом Джакомо Ризолатти. Они представляют собой нервные клетки, рассредоточенные по всему мозгу, главная задача которых – обучение и моделирование через наблюдение. При наблюдении за тем, как другой человек выполняет физические действия, у нас срабатывают зеркальные нейроны моторной коры мозга – мы запоминаем двигательный образ и мысленно совершаем ту же последовательность действий. Таким образом, при восприятии поведения другого живого существа, в нашей голове оно воспроизводится в уменьшенном масштабе. Мы создаём модель того, что именно оно делает, но также и того, что чувствует – и испытываем некое подобие его эмоций, каковыми они нам представляются. Благодаря этому человек может прогнозировать чужие действия и обучаться на основе чужого опыта. Если мы, к примеру, чувствуем боль нашего товарища, вызванную неким обстоятельством, то тем самым обучаемся избегать названного обстоятельства, как если бы оно причинило боль и нам.
Аберрация подчинения группе и определяющие её факторы
По эволюционным причинам в человеке имеется врождённый фундаментальный стереотип: аберрация подчинения группе – искажение восприятия, при котором коллективное поведение наделяется повышенной ценностью, а его критическая оценка ослабевает. Из экспериментов Соломона Аша мы узнали, что люди стараются не выбиваться из общего течения, даже когда речь идёт об увиденных впервые незнакомцах. Не удивительно в таком случае, что это воздействие становится тем сильнее, чем более мы любим и ценим конкретную группу или зависим от неё. Одним словом, охотнее всего мы копируем поведение и взгляды тех, кого считаем Своими.
Это хорошо продемонстрировано в хитроумном эксперименте, проведённом в 1968 г. Харви Хорнштейном и другими психологами из Колумбийского университета. Они клали на мостовую бумажник с деньгами, к которому прилагалось письмо. Из прочтения становилось ясно, что его автор сам недавно нашёл этот бумажник и нёс его на почту, чтобы отослать настоящему владельцу вместе с сопровождающим письмом, но, увы, случайно обронил. Если письмо создавало впечатление, что его написал человек из иной среды, к примеру, сравнительно недавно приехавший иммигрант, то лишь 33% следовали его благородному примеру и отправляли бумажник по указанному адресу. Но вот если автор производил впечатление Своего (по манере писать и уровню грамотности), то уже 70% людей высылали бумажник владельцу. О том, насколько охотнее мы копируем поведение Своих, издавна знают не только психологи, но и рекламисты, которые ещё в начале XX века поголовно обнаружили, что эффективность продвижения максимальна при использовании образов того же возрастного и социокультурного профиля, что и целевая аудитория.
<...>
(Продолжение статьи и аудиоверсия – в прикреплённом ниже лонгриде)
© Олег Цендровский
Telegram: teleg.run/apostils
Оповещения о новых постах: vk.cc/a4hgb4
Помочь на Patreon: patreon.com/apostils
Instagram: instagram.com/zendrovskiy